Визуальная теология (Dec 2020)
Icon as a Visualization of the Invisible and Foundations of Sovereign Power / Икона как визуализация невидимого и основания суверенной власти
Abstract
The paper is devoted to the analysis of the connection between the icon’s visualization modality and the foundation of sovereign power in politics. The juxtaposition of these various scopes and contexts provides a better understanding theological prerequisites of icon’s political power as it initially became vivid already during the first iconoclastic crises. The analysis comes from the statement that the icon, unlike secular art, has its invisible prototype, so the icon, visualizing the invisible, at the same time serves as a model of incarnation, i.e. the transition of the invisible into visibility. It is emphasized that this embodiment is also a special form of the relationship between the divine and the human, the ideal and the earthly, which, however, is radically different from the structure of the Platonic metaphysics. The first conceptual representation of the icon as a model of the incarnation of God required a special description of the problem, which was based on the concept of economy (oikonomia). This Greek word meant ordering, organizing, managing the life of a house or household, especially in rural areas, and implied a certain rationalization of activity. However, it is economy, which goals are related to the distribution of material goods and optimization of the relationship between profits and losses, that soon became the designation of the divine plan of incarnation and redemption. In this perspective, the economy of the icon is also seen as a model for justifying secular power as sovereign power. However, if sovereignty requires self-sufficiency, secular power is not inherently sovereign, since it cannot be independent of some primary source of power, which is considered to be unconditionally self-sufficient. The icon, being an example of the incarnation of God and thus the visualization of the invisible, is also considered to be a scheme for establishing a connection between the monarch and the invisible and transcendent God as the primary source of power. Therefore, in this connection, the reference to the transcendent foundation is modeled, and this reference is a justification of political legitimacy. This understanding becomes the starting point for the study of the icons power, taking into account the change in the status of images in society, which was caused by modern secularism. In the new conditions, metaphysics tends to replace economy, and the sovereignty of power is based on some immanent source that is placed in society. After all, power in modern conditions, finding itself trapped in a vicious circle, must somehow stop being immanent and try to rely on itself. A certain way out from self-referentiality is understood as an “inclusive exception” that makes the source of power visible and, moreover, both immanent and transcendent. It is concluded that the unattainable goal of the first iconoclastic movements was to try to separate iconographic images from their transcendent referent and, having previously made the visual image baseless, so to speak, belonging to no one, to establish their power over it. The crisis of the foundations of sovereign power and its analog – the self-referential nature of the visual image – show that this goal, which was once supposed to be achieved by volitional effort, was also possible without it – as a result of changes in the metaphysical foundations of modernity. Статья посвящена анализу связи между способом визуализации, присущим иконе, и обоснованием суверенной власти в политике. Сопоставление этих двух областей и контекстов очень важно для лучшего понимания теологических предпосылок политической власти икон, которая впервые стала явной уже в первых иконоборческих кризисах. Анализ исходит из констатации того, что особенностью иконы, в отличие от светской живописи, является невидимый прообраз иконописного образа, так что икона, визуализируя невидимое, в то же время служит образцом боговоплощения в качестве перехода невидимого в видимое. Подчёркивается, что такое обретение плоти является также особой формой отношения между божественным и человеческим, идеальным и земным, которое, однако, радикально отличается от структуры платоновской метафизики. Первое концептуальное представление иконы в качестве образца боговоплощения потребовало особого описания проблемы, которое было основано на понятии экономии (oikonomia). Это греческое слово означало упорядочение, организацию, управление жизнью дома или домохозяйства, особенно на селе, и предполагало определённую рационализацию деятельности. Тем не менее, именно экономия, цели которой связаны с распределением материальных благ и оптимизацией взаимосвязи прибылей и убытков, скоро стала обозначением божественного плана боговоплощения и искупления. В этом ракурсе экономия иконы рассматривается также как образец обоснования светской власти в качестве суверенной. Между тем, при условии, что суверенитет требует самодостаточности, светская власть по своей сущности оказывается не суверенной, поскольку она не может не зависеть от некоторого первичного источника власти, который и считается безоговорочно самодостаточным. Икона, будучи образцом боговоплощения и, таким образом, визуализации невидимого, точно так же считается схемой установления связи между монархом и невидимым и трансцендентным Богом в качестве первичного источника власти. Поэтому в данной связи моделируется ссылка на трансцендентное основание, и именно она является обоснованием политической легитимности. Это понимание становится отправной точкой исследования власти иконы с учётом изменения статуса образов в обществе, которое было вызвано секуляризмом модерна. В новых условиях метафизика стремится заменить собой экономию, и суверенитет власти основывается на некотором имманентном источнике, который находится в обществе. В конце концов, власть в условиях модерна, обнаружив себя в ловушке порочного круга, должна некоторым образом перестать быть имманентной и попытаться опереться на саму себя. Известный выход из самореференциальности понимается как «включающее исключение», которое делает источник власти зримым и, кроме того, одновременно имманентным и трансцендентным. Делается вывод, что недосягаемая цель первых иконоборческих движений заключалась в попытке отделить иконописные образы от их трансцендентного референта и, предварительно сделав визуальный образ безосновным, так сказать, никому не принадлежащим, установить над ним свою власть. Кризис оснований суверенной власти и его аналог – самореференциальность визуального образа – свидетельствуют о том, что эта цель, достичь которую некогда предполагалось с помощью волевого усилия, оказалась осуществимой и без него – в результате изменений, произошедших в метафизических основаниях модерна.
Keywords
